Водка

В. Е. Моисеенко

Ещё раз об истории слова водка
(ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД)

Славянский вестник. Вып. 1. М., МГУ, 2003, с. 84-95.

«ни в области фонетики, ни в области семантики
мы не можем рассчитывать на математически
точные результаты; на всех наших этимологических

операциях лежит печать вероятности»
(Хуго Шухарт)

Теме межславянских языковых контактов и языковых заимствований посвящены многие научные исследования. Хорошо известно, что, например, польский язык в течение нескольких столетий (XVI в. - 1-й четв. XVIII в.) активно взаимодействовал с восточнославянскими языками и диалектами, оказывал на них значительное влияние в области словарного состава. О польско-русских, польско-белорусских и польско-украинских культурно-языковых связях в эпоху средневековья существует значительная литература. При ближайшем рассмотрении выясняется, однако, что в этом, казалось бы, детально описанном и «профильтрованном» материале, ещё имеются лакуны и «темные» места. В частности, отсутствует аргументированная этимологическая атрибуция целого ряда общеупотребительных русских слов вероятного или даже очевидного польского происхождения, которые являются важными свидетелями давних исторических межславянских культурно-языковых отношений.

В качестве одного из таких предполагаемых полонизмов, который требует более убедительных подтверждений его заимствованной природы, мы избрали распространённое русское слово водка. Когда носители русского языка (в их числе и люди с высшим гуманитарным образованием) узнают о том, что водка может быть не русским словом, они удивляются. Психологически это вполне объяснимо. Ещё большее удивление может вызвать указание на то, что это привычное для русского слуха слово имеет инославянское, а именно, польское происхождение.

Наблюдения показывают, что этимологи не очень охотно рассматривают подобные, казалось бы, «прозрачные» случаи, часто просто не включая их в специальные словари. У них для этого имеются веские причины. Их следует искать в близком генетическом родстве славянских языков. Замечательная сохранность праславянской архетипической системы деривации, которая и в наши дни состоит из почти идентичного перечня способов и средств словообразования, создаёт значительные затруднения в этимологических исследованиях слов с общеславянскими корнями. Слабая разработанность теории языковых контактов и языковых заимствований именно на материале
84

близкородственных славянских языков создаёт дополнительные трудности для историков языка и этимологов. В результате этого, например, для эпохи позднего средневековья полностью доказуемыми становятся лишь документально зафиксированные случаи первых употреблений отдельных исследуемых слов в письменных источниках. Вероятно поэтому о слове водка нет упоминаний в наиболее известном и авторитетном «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера (в том числе в его русском переиздании с дополнениями акад. О. Н. Трубачева). Сведения о происхождении слова водка можно обнаружить в немногих источниках, в частности, в составленном проф. П. Я. Черных «Историко-этимологическом словаре современного русского языка» (Т. 1-2, 2-е изд., стереотип., М., 1994). На данные этого источника мы будем ссылаться в процессе последующих рассуждений.

Описание инославянских лексических заимствований требует разных подходов и неодинаковых усилий. Если некоторые из них атрибутируются вполне надёжно с использованием почти стандартных методов экстралингвистического и собственно языкового анализа, то вынесенный в заголовок данной статьи случай следует всё же отнести к достаточно сложным и запутанным. Теме происхождения слов wόdka / водка специально посвящались научные конференции, на которых велись жаркиедискуссии. Автору этих строк доводилось слышать различные высказывания относительно происхождения этого абсолютно по-славянски звучащего слова в кругу языковедов разных стран. Приходилось читать монографии, специально посвященные алкогольному напитку с этим названием, включая экзотические истории его появления, а также версии первоначального названия того, что теперь называется водкой [Ср., например: В. В. Похлёбкин, «История водки», Москва, «Интер-Версо», 1991].

Когда речь заходит о языке, в котором рассматриваемое слово впервые могло появиться, как правило, называются только два языка: русский и польский. При этом предпочтение нередко отдаётся русскому языку, т. к. с определённых пор водка в мире традиционно и с полным на тооснованием считается русским национальным напитком. Почему всё-таки речь идёт всегда именно об этих двух славянских языках? Еслиподходить с позиции историко-хронологической, то самый весoмый аргумент (нелингвистической) природы состоит в том, что именно в польском и русском языке слова wόdka и водка, называющие известный крепкий алкогольный напиток, живут и исправно функционируют уже более400 лет. Пока мы знаем лишь приблизительно с какого времени слово
водка / vodka стало распространяться на территории Руси-России и Польши. С уверенностью можно говорить лишь о том, что, начиная с концаXVII - начала XVIII века, продукт с названием водка уже становитсязаметной составной частью международной торговли спиртными напитками, является почти
85

непременным элементом культурно-бытовой традиции у многих народов. Однако в массовом сознании, ставшее своеобразным интернационализмом слово водка (вотка - vodka - votka) уже давно ассоциируется преимущественно с русскими и/или российскимиреалиями. Начиная с указанного времени, данное слово в иноязычныхписьменных источниках трактуется преимущественно только как русизм. Ср., например, тур. votka (фиксир. с XVII в.), анг. vodka (фиксир. с XVIII в.) и др.

В славянских языках и диалектах существует множество старинныхоригинальных, а также заимствованных от соседних славянских народов названий для крепких спиртных напитков как конечного продуктадистилляции или, проще говоря, перегонки. Они образованы преимущественно от глаголов со значением «тепловая обработка продукта в закрытой ёмкости или на открытом огне» типа: «гнать - возгонять — перегонять», «жечь — палить», «печь — пропекать», «курить - воскуривать» ит. д., которые имеют общеславянские корни. Это продуктивные образования типовой мотивации «носитель признака» в плане словообразования оформлены по-разному. Ср. в этой связи: чешек. pálenka, koralka (отпольск. gorzałka), словац. palenka; польск. gorzała, gorzałka, gorzałу wino, palanka, palenka, лужицк. palens, palenz; словен. žganje; хорват, (кайкав.) žganica; градишч.-хорв. žgano; серб.-препеченща; белорус, гарэлка: укр. горiлка; др.-рус. водка перепоустная (XVII в.); рус. перегонное белое вино [В. Даль, Словарь живого великорусского языка. Т. 1. М., 1955. С. 218], а также общее для восточных славян самогон, самогонка.

В древнерусских письменных памятниках, в том числе в летописях (данные фольклора мы не учитываем), начиная с XIV в., нередко фигурирует старославянское наименование снадобий и настоек зелиe, в значении «лекарство, волшебная трава» [И. И. Срезневский, Материалы для словаря др.рус. языка. Т. 1, стлб. 970]. Ср. также и в других славянских языках старинные названия с корнем *zel- с общими значениями «зелья приворотные, лечебные и ядовитые»: ст.-чешск. zeli (zelina), польск. zioła, хорв. zelje (с XIII в.; в значении «trave ljekovite ili otrovne; herbae».
86

Свидетельства, относящиеся к истории появления на Руси крепкихнапитков на основе спирта, очень ненадёжны и противоречивы. В справочной литературе читаем: «Первые сведения о получении винного спирта как спиртного напитка в Древней Руси приводятся в "Вятской летописи" (12 в.)» [БСЭ, 2-е изд., Т. 8. М., 1951, С. 103]. В новейшей электронной версии Большой Советской энциклопедии эта хронология ужесдвинута (произвольно?) на два века ближе к нашим дням: «Водка, крепкий алкогольный напиток, смесь ректификованного этилового спирта сводой. Выработка В. (хлебного вина) в России началась в конце 14 в.»

Информация из процитированных выше источников представляетсяне очень достоверной ¹. В ней отсутствует важнейший элемент языковойноминации - само упоминание названия «винного спирта», о которомидёт речь в словарной статье. Как он назывался? В первой справке естьпроговоренное вскользь указание на письменный источник XII в., который якобы и должен подтвердить существование искомого продукта ужев то время. Но она не проясняет, а затемняет суть рассматриваемой проблемы. Известно, что дошедший до наших дней свод самой древней русской «Лаврентьевской летописи» относится к XIV веку (он был переписан в 1377 г.) [А. А. Шахматов, Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб, 1908]. Все остальные сохранившиеся своды старейших русских летописей датируются преимущественно ХУ-ХУП вв.[Я. С. Лурье, Общерусские летописи Х1У-ХУ вв. Л., 1976; Б. М. Клосс,Никоновский свод и русские летописи ХУ1-ХУП вв. М., 1980]. Говоритьо фактах, относящихся будто бы к XII в., оперируя при этом свидетельствами письменных документов ХУ-ХУП вв. - занятие по меньшей мере несерьёзное.

Но можно говорить с уверенностью о свидетельствах внеязыковых,о том, например, что технология изготовления перегонного куба и трубчатого металлического змеевика - обязательных составных частей технологии производства спирта - на Руси в XII веке ещё не была известна.Достоверным и многократно подтверждённым историками является факт,что впервые производство спирта было открыто арабами Средиземноморья в XII веке (по другой версии - в монастырях Италии, но в том жестолетии). Когда и какими путями эта тщательно скрываемая от посторонних глаз технология достигла территории Руси - об этом пока можнолишь строить предположения разной степени вероятности.

----------------------------

1 Максимальная достоверность фактографических источников в этимологических исследованиях особенно важна. Использование в этом качестве устаревшего энциклопедического издания 50-х гг. XX века, а также его современной интернет-версии — занятие не очень надёжное. К тому же любая энциклопедия это уже всегда дайджест, т. с. сокращённый свод данных, вынужденно опускающий и то, как и откуда получены сведения, входящие в словарную статью.
87

В древнерусских письменных памятниках XVI столетия есть достаточно свидетельств появления на Руси привозного винного спирта - экзотической, дорогой и редкой по тому времени «лечебной» aqua vitae. Документально засвидетельствовано, что при царе Иване IV Грозном разбавленный водой спирт (водка), будучи уже распространённым алкогольным напитком, становится предметом казённого обложения. А вот зафиксировать появление самого названия вотка / водка, относящегося кэтому времени, пока не удаётся. Вместе с тем, подтверждаются факты широкого употребления в эпоху, непосредственно предшествующую Смутному времени на Руси и оккупации поляками Москвы (рубеж XVI иXVII вв.), иных выражений, таких, например, как зелие и зеленое вино (второе - явно метафорической природы ¹) и с очевидной «хмельной» коннотацией, которая проявляется в контекстах.

В целом данные др.-русского языка не противоречат фактам, имеющим отношение к истории винокуренного производства за пределами Руси. В германских землях, а также в соседних с ними польских, производство спирта (и водки как его деривата) несомненно возникло раньше, чем в (велико)русских землях, т. к. технические и технологические новшества эпохи средневековья распространялись в соответствии с вектором «запад→восток» и почти никогда наоборот. В научной полемике именно этот момент до сих пор остаётся решающим при утверждении «хронологического приоритета» польского слова wόdka перед русским водка.

Появление любого нового продукта предполагает его первичную номинацию в одном из языков. У западных славян таким первичным названием для водного спирта / водки первое время было заимствованное латинское двусоставное наименование aqua vitae, которое подверглосьпоследующим языковым трансформациям, в результате которых и превратилось в слово wόdka. А вот установить точную или приблизительнуюдату «рождения» этого неологизма в старопольском и в др.-русскомязыке пока никому из исследователей не удалось. Это важный момент внаших рассуждениях, ибо в случаях, когда удаётся обнаружить первуюфиксацию неологизма в письменных документах, почти автоматическиснимаются многие вопросы, связанные с его лексико-семантической атрибуцией.
------------------------------

1 При сравнении метафорического выражения зеленое вино в русских актовых книгах XVI века и метафорических выражений кровавое вино и синее вино в др.-русском эпическом памятнике «Слово о полку Игореве», воссоздающем картину русской жизни XII века (но в списке конца XV - начала XVI в.), напрашиваются аналогии. Определённый интерес представляет сравнение выражений, формально относящихся к одной лексико-семантической группе и употребляемых, фактически, в одну эпоху, но которые отражают две разные языковые стихии: народно-разговорную и поэтическую.
88

Др.-русские хроники, судебники, челобитные, другие актовые документы представляют немало сведений, связанных с историей питейного дела и водочного акциза. Но в них нет ни одного факта, который бы каким-то образом подтверждал вхождение слова водка в великорусский язык в современном значении уже в середине XVI века. А именно об этом свидетельствует один авторитетный лексикографический источник ¹.

Неологизм эпохи средневековья кабакь, «тематически» связанный со словом водка, также можно внести в список «тёмных словечек», не имеющих достоверной этимологии [Фасмер, II : 148]. Учёные расходятся во мнении относительно того, пришло ли это слово на Русь из немецкого языка, попало ли оно в немецкие диалекты из русского языка или является заимствованием ориентального происхождения. Известно только, что впервые слово кабакь в значении «трактир» документально зафиксировано в грамоте 1563 года из г. Весьегонска [Ф. А. Котов, Хождение на Восток (1-я четв. XVII в.), ИОРЯС, 12, 1 (1907), с. 67]. Где кабак, там и водка. Только как она называлась русскими в 60-е годы XVI века?

Если говорить о наиболее ранней и, по нашему мнению, совершенно ненадёжной датировке слова водка, относящейся к 1533 году, то она ещё более запутывает и без того сложную историю русского слова водка и польского wόdka (см. сноску 3). Однако полностью отбрасывать её мы не имеем права. Постараемся найти в ней то рациональное, что может иметь непосредственное отношение к истории Руси и к рассматриваемой теме. Особенно если принимать в расчёт сам письменный источник — Новгородскую IV летопись, а также Новгородскую республику (до её удушения Иваном IV Грозным) как очень значительный центр торговли и ремёсел, которая счастливо избежала татарского нашествия и успешно торговала с Ганзой. Здесь знакомство с новыми и ходовыми товарами, к числу которых просто не могла не относиться и быстро полюбившаяся aqua aromatica, происходило раньше, чем в континентальной Московии.Для нашей темы существенными являются факторы географический (близость от Новгорода балтийских ганзейских тортовых центров), а такжеэтнический и языковой (немалую часть населения в этих балтийских портовых городах составляли славяне).

-----------------------
1 Конкретно на появление этого слова на великорусской языковой территорииуже в сер. XVI в. указывает «Словарь русского языка Х1-ХУ11 вв.» (вып. 1, М.,1975), в котором фиксируется слово водка в Новгородской IV летописи под 1533 г. А это ровно на целое столетие «опережает» начальную датировку проф.П. Я. Черных, в «Историко-этимологическом словаре» которого первое упоминание о слове водка относится к 1633 году. Другие, более современные исследования, передвигают фиксированное в древнерусских контекстах появление лексемы водка к 1600 году, но не ранее этого времени [Вести-Куранты 1600-1639.М., Наука, 1972]. В рассматриваемом случае определённое сомнение вызываетсама «игра» цифр: 1533-1633. Здесь исподволь напрашивается мысль о возможной механической ошибке при обработке картотеки.
89

Остальные др.-русские языковые территории, включая ареалы белорусского и украинского языка, мы исключаем из наших рассуждений, поскольку на них не обнаружены случаи употребления рассматриваемогослова в эпоху средневековья.

* * *

Несмотря на кажущуюся абсолютную «прозрачность» семантики исловообразования, и русское слово водкa, и польское wόdka не имеют общепринятой этимологии. Что пишут об этих словах исторические словари-тезаурусы и этимологические словари польского и русского языка?Видный польский этимолог А. Брюкнер высказывается очень кратко, ноопределённо. В словарной статье woda читаем: «wόdka tłumaczy łac. aqua vitae (okowita, woda zycia), od nas na Rus powedrowało wόdezcka, wόdczany» (выделено нами - В. М.) Самуил Линде в обстоятельной статье к слову gorzała приводит много сведений, касающихся крепких алкогольных напитков в разных славянских языках, в том числе оригинальные названия wόdka horiłka, водка, водочный, крисовуля и другие, но не упоминает обистории этих слов. В другихавторитетных польских исторических и этимологических словарях информация по интересующему нас вопросу отсутствует.

В русских изданиях данные о происхождении слова водка скупы.Наиболее полно они представлены в упомянутом словаре проф. П. Я. Черных. В сжатой, но насыщенной сведениями словарной статье имеетсяценное для нашей темы указание, что «на русской почве слово водкаизвестно с XVII в.» [П.Я.Черных, Историко-этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1994. С. 159-160]. Здесь же и редкие словарныеиллюстрации типа: вотка липова цвету (1633 г.), вотки цвету из василкового, водки из травы волчьих ягод, водки коричной, изо вяких разныхтрав вотки и сыропы (все без исключения «аптечно-рецептурно-кулинарного» ряда - В. М) Сюда включены два разговорных выражения изоксфордского издания «Русской грамматики» 1696 г. немецкого учёногои путешественника Г. Лудольфа: «Изволишь чарку вотки (?) - Вотку неуживаю» с латинским переводом слова votka как aqua aromatica.

.90

В отличие от А. Брюкнера, П. Я. Черных нигде не упоминает о заимствованном характере слова водка. Однако он полон сомнений относительно структуры семантического «подстрочника» этого слова: «Всё это(т. е. предшествующие рассуждения и контекстуальные примеры - В. М.)наводит на мысль, что слово водка по происхождению есть производноене от вода [...м. б., странное значение «уменьшительности» здесь вторичное?!. а от водить, вести (ср. проводка, сводка и т. д.)» (подчерк.нами - В. М.) [там же, С. 1б0]. Далее следует, на наш взгляд, не совсемубедительное рассуждение: «Однако водка уже в XVII в. стало связываться с вода и получило значение «хлебное вино» (м. б., по его прозрачности, бесцветности?). Возможно, что известную роль сыграла при этом илатин. aqua vitae — фигуральное наименование (букв. «вода жизни») крепкого алкогольного напитка» [там же] ¹.

Среди современных славистов бытует мнение о том, что не русскоеслово водка, а именно польское слово wόdka представляет собой сохранившуюся до наших дней «усечённую» первую часть дословного переложения латинского aqua vitae. Будучи фактологически корректным, ононе вызывает возражения, как не вызывают принципиальных возраженийи утверждения некоторых исследователей о том, что именно польское слово wόdka представляет собой не только первичную «усечённую» кальку лат. aqua vitae, но также является непосредственным образцом прямоголексического заимствования, проявившего себя на русской почве в форме водка.

Известно, что в польских землях в ХУ1-ХУ1П вв. в ходу были ииные, но первоначально не польские, а только латинские сложные наименования для крепкого, на спиртовой основе экзотического «лекарственного» напитка: vinum adustrum, vinum crematum, aqua aromatica — всес традиционными для той эпохи «алхимическими», «лечебными» и «косметическими» коннотациями. Часть из них, с первым элементом aqua, в принципе, также могла служить подстрочником при калькировании польского wόdka.

-------------------------

1 В цитируемом абзаце из словаря требует уточнения ономасиологическая (касающаяся обозначения) и семасиологическая (касающаяся значения) составляющие лексемы водка, которая в русской языковой практике получила не значение«хлебное вино», а приобрело обозначение (название) в оболочке этого словосочетания. Оно издавна употребляется в качестве местного и/или диалектного вотдельных областях Руси-России, хотя и значительно реже, чем выражение«белое вино» или просто субстантивы «белое», «белая».

В этой связи интересно наблюдение П. Я. Черных о том, что на русской языковой почве слово водка «на первых порах употреблялось какназвание лекарственного (неалкогольного) напитка, жидкого лекарства,сиропа, настоя из целебных трав, корней и пр.» [П. Я. Черных, Ист.-этим. cл. Т. 1. С. 159]. В русском речевом общении 1-й трети XVII всёещё явно преобладает та же «аптекарская» коннотация, что и в польском wόdka, но только прослеживается она с хронологическим «отставанием»в несколько десятилетий в сравнении с польским словом. Это подтверждается данными и польского, и русского языка.

Проследим теперь как трансформировался в польском языке послекалькирования латинизм aqua vitae. Под воздействием универбации на польской языковой почве двусоставное латинское наименование aqua vitae=woda zycia утратило второй словоэлемент. А первый словоэлемент woda в процессе семантического развития приобрёл, наряду с деминутивностью, также экспрессивный элемент ласкательности в словоформе wόdka.

В польском языке в оболочке лексемы okowita - «alkohol raz tylko dystylowany, gorzałka, smierdziucha» сохранился также и этот слабо мотивированный слитный вариант двусоставного латинского выражения aqua vitae. Этот исторический полонизмсохраняется и в современном украинском словоупотреблении в виде старинного названия сорта водки / горiлки под названием оковита. Ср. также в этой связи пример из южно-(велико)русского языка начала XVIII в.: «налей винца доброва яковитки» [Черных, Т. 1 : 159] или смоленское диалектное: акавитая (кавитая) [Фасмер I : 65].

Отметим, что в польской языковой практике середины XIX века прослеживается почти парадоксальная стилистическая дифференциация при параллельном употреблении двух форм: собственно польской wόdka и «русской» vodka. Не совсем ясна мотивировка, по которой, например,в польской языковом среде (не только в пределах Российской империи, вчастности, в Царстве Польском, но также и на территории Габсбургскоймонархии - в Западной и Восточной Галиции) название этого алкогольного напитка очень часто воспроизводилось не по-польски wόdka, а оформлялось графически как vodka (литера v в польской графике и правописании — явление достаточно редкое; она употребляется преимущественнодля передачи оригинального написания ограниченного числа латинских,французских, английских или русских слов). В данном случае это косвенное свидетельство непольского происхождения слова. Ср., например,надпись середины XIX века на бутылочной этикетке известного водочного фабриканта Бачевского во Львове: Baczewski vodka.

В данном конкретном случае о какой-либо преднамеренной русификации речь, безусловно, идти не может.
92

В заключение проанализируем словообразовательную семантикурусского слова водка и обобщим сказанное в пользу его заимствованнойприроды. Сам процесс заимствования из польского языкового источникав русский и последующая адаптация в принимающем языке не повлеклиза собой значительных фонетико-морфологических трансформаций, заисключением позиционной мены гласных [ό] / [о] в корне праславянского происхождения *vod-. Важнейшим здесь остаётся вопрос о наличииили отсутствии в этом слове семантического элемента деминутивностии о роли суффикса -к-/-k-. Нам понятны отмеченные выше сомнения проф.П. Я. Черных относительно «странного значения «уменьшительности»,которое может быть вторичным». По некоторым представлениям, его придаёт рассматриваемому слову общеславянский суффикс -k-. Однако проведённые автором настоящей публикации опросы более чем ста носителей русского языка показали, что подавляющее большинство из них «не чувствует» оттенка уменьшительности в слове водка. Следует отметить, что по этому же вопросу имеются и иные мнения, например: «Водка. Древнерусский уменьшительный падеж (деминутив) [так в тексте. - подчерк. нами - В. М.} от слова вода, образованное по типу репа - репка, душа - душка, вода - водка» [В. В. Похлёбкин, Кулинарный словарь. М., Центрполиграф, 2000. С. 88]. Однако подобная дефиниция не выдерживает лингвистически корректной критики. Безусловно, лексема водка может обладать и уменьшительным значением, точнее сопровождаться экспрессией ласкательности, например, в форме водочка. Эти семантические особенности приобретаются вполне традиционным способом деривации, но не от корня вод-, а от осложнённой первоначально суфф. -к- формы вод-к(а), т. е.: вод-к(а) / вод-очк(а) (фонемат. [к] 1 [а₁чк]). Перед [к] беглая [a₁+ч] действительно создают деминутивность. По законам русского словообразования уменьшительная форма от вод-а → вод(и)-чк(а),а от вод-к(а) → вод(о)-чк(а), которые оформлены разными гласными и ио. В словаре В. Даля встречаем даже деминутивную форму от водка →водонька.

Русской форме водочка лишь отчасти соответствует польский деминутив wόdeczka, в котором в отличие от русского слова не один, а двасмысла: «водочка» и «водичка» (ср. современный пример из кашубскогодиалекта, который не позволяет без дополнительного контекста определить какой именно смысл заложен в нём: «Najlepši napitk to je vodečka». Спектр польских деминутивов от wόdka значительно шире русского. Ср.: wόdeczka, wόduleczka, wόdziunia, wozisia, wόdula.

Число аугментативов от польского wόdka и русского водка ограничено. Ср. польск. wόdczysko ~ «prsy kazdej sluzie wόdczyskiem zalewa» или его русскую вульгарно-просторечную параллель водяра.

При более детальном рассмотрении оказывается, что русское по всемсвоим формальным показателям слово водка с трудом вписывается в формальную сетку современной русской словообразовательной семантики,в которой для этого слова ещё нужно подыскать «нишу», соответствующую его формальной структуре и семантической природе. Это - рудиментарное свидетельство того, что водка является очень давним заимствованием хотя и генетически родственного, славянского, но всё-таки иноязычного источника.

Очевидно, что водка образована не по модели репа - репка, душа -душка. Это иной, нечасто встречающийся случай инославянского заимствования, в котором утрачен остаточный элемент дополнительного смысла (в нашем случае это деминутивность), предположительно имевшийместо в польском языке-доноре. Анализ осложняется тем, что элементысловообразования (корень + аффиксы) и словообразовательная семантика практически полностью совпали в языке-доноре и языке-реципиентеуже на начальной стадии межъязыковой интерференции.

И всё же слову водка должно быть найдено место в русской семантической словообразовательной классификации. Его можно отнести, вчастности, к разряду суффиксальных существительных, мотивированныхсуществительным - словом с модификационным значением. Словообразовательная модификация, сущность которой заключается в добавлениик основному значению мотивирующего слова некоторого дополнительного элемента смысла, может быть использована как вспомогательноесредство при семантической классификации. По формальным показателям рассматриваемую лексему можно отнести также к разряду существительных с модификационным значением подобия [Русская грамматика. Т. 1. М., «Наука», 1982. С. 205-206], но с определённой долей условности, ибо в слове водк(а) всё-таки не очевиден основной смысл как Н₂О, присущий слову вода.

Важно, что этому лексико-семантическому разряду не свойственноэкспрессивное значение деминутивности, которого, как мы подчёркивали, нет и в слове водка. Входящие в его состав существительные женского рода с суф. -к-, называют преимущественно неодушевлённый предмет, похожий по внешнему виду или по какой-либо функции на предмет,названный мотивирующим словом типа: нога - ножка (рояля), шляпа -шляпка (гигантского гриба, например), стена - стенка (мебель; контрфорс), книга - книжка (любого формата и веса), печь - печка (обычнаярусская печь), стрела - стрелка (на ж/д) и т. д.
94

Слово водка может быть отнесено также и к существительным стилистической модификации, которые представляют собой разговорные илипросторечные синонимичные варианты слов типа: тётя - тётка, няня— нянька, самогон — самогонка, кладовая — кладовка, колено - коленка,скамья— скамейка и т. д. [там же, с. 216-217]. В относящихся к этомутипу словах нет деминутивности. К нему, скорее по формальной, а несмысловой аналогии, может быть отнесена и пара вода - водка, котораяфункционально поливалентна и продуктивна в русской литературнойразговорной и профессинальной речи, а также в русском просторечии.